Эх дед, дед. - МУХОМОР

Всего полгода не был в родных палестинах, а вот, поди ж ты, как его болезное прищемило. Дедуууу-ляяяяяя… я уже приехал! Как сердцем чуял, свою пятнашку оставил на заводе, а сам пересел на заводской ушатанный УАЗик. Это дорога? Да неужто и сюда армяне добрались? Просёлочная грунтовка, петляя сворачивает в лес, ещё пару километров и конец путешествия.

Триста вёрст от города и вот она – Родина! Чтобы сократить расстояние сворачиваю и в брод переезжаю мелкий ручей. Это здесь мы пацанами строили запруды и потом пулькались в них до посинения. Здесь ловили пескарей и гольянов. Вот сейчас поднимусь на взгорок, а там, среди огромных доисторических лип нахмурившись и уперев руки в боки, стоит дедовская заимка.

Дед, — это особый разговор, особый случай. Наш Лесовик, как его называют аборигены, но всегда при этом улыбаются. Любят? Росту, под метр девяносто, в молодости, говорят был и по бабам ходок и на кулачки подраться на Маслену, только морды подставляй. Возраст, ткань неумолимая, согнуло время дедову спину, высушило кости до толщины и хрупкости куриных, суставы обзавелись артритными шишками, а вены вздулись и вылезли сизыми верёвками. Старость бывает очень и очень неопрятна, но это не про деда Якима. – Дед, на кой ляд ты каждое утро броешься, кто тебя тут видит?

— Много ты понимашь, лес меня видит, зверьё с птицей меня видит, я себя вижу. Не лешак подико я, а человек! Деду девяносто восемь лет и всю эту бездну времени он прожил в лесу.
— Я ить внучек без лесу то не могу, сдохну я без ево родимого. А чё, по быстрому на войнушку сбегал, да и опять к своим заинькам с лосями. Я веть их Евгешка всех в лицо знаю. Спрашиваю: — дед, а может всё-таки в харю?
— Да нет пацан, хари то у людей, а у зверушек лицы.

«По быстрому, на войнушку», дед бегал аж четыре раза. Сколь раз просил его надеть парадный пиджак с «иконостасом», ни в какую. Подглядывал, конечно. На ряду с современными «Славами и Отвагами» встречаются такие, что я и в глаза не видал.

— Вот ентот мне Ёсиф Браздито самолично вешал.
— В Югославии что ли?
— В какой на хер Югославии, в горах мы тогда усташей мудохали.
— Ну так я и говорю в Югославии.
— Жень, иди в пизду, не был я ни в какой Югославии, на войне я был, понел?

— Эх дедуля, не был бы ты у меня любимым и единственным из оставшихся, я б тебя в такую пизду отправил…
— Да ты внучёк пизду то настояшшу видел?
— Дед, не манди, у меня внуку два года, а ты разъебаешь.
— Неет внучёк, настояшша пизда она знаешь какая? Её красаву в руку берёшь, а мясо с волосами промеж пальцев так и свисает.

У деда маленькая на десяток ульев пасека, мёдом не торгует отродясь, а только своим и нашим раздаёт. Сидим с ним за столиком, в плетёных из лозы креслах, под липами. На столе литровая бутылка «Пшеничной» (иную не пьёт), блюдце с мёдом и бутерброды с пропущенным на мясорубке салом, с чесноком и специями. Дед наливает в гранёный стакан на палец мёду, заливает до краёв водкой и говорит: — пущай пользительность настоится, с витаминками.

Курит дед только беломор и только ломаный, а затем скрученный в козью ножку. Закуривает, берёт стакан со своим витаминным напитком, на манер Кустодиевской купчихи оттопыривает мизинец и медленно, как чай выпивает это говно. Вытягивает губы трубочкой и со свистом выдыхает. С треском затягивается самокруткой и благостно произносит: — Христос воскрес!

— Дедуля, так рано же ещё? Какой Христос, куды воскрес?
— Молчи дурак, — это я ево так вызываю… (без комментариев).

Дед очень любит читать книги, что характерно, при его возрасте носит очки для чтения +1. После прочтения очередной вещи тягостно вздыхает и выдаёт очередной перл: — Ну и на хера он её убил то?
— Кто кого убил, дед? Ты начни сначала, а то твои мысли вслух, хер поймёшь.
— Да бабе всево шестьдесят лет, ещё ебать да ебать, — по сути, соплячка, а он ей бошку колуном растемяшил!
Начинаю догадываться: — ты про Алёну Иванну – процентщицу штоли? Какая же она соплячка, старуха, за шестьдесят лет перешагнувшая.
— Ну дак я и говорю, совсем ещё соплюха, ребёнок! Выебал бы по человецки, так она бы ему сама всё отдала.

После просмотра совкового «Три мушкетёра» долго закуривает, плямкает губами и говорит про Алису Фрейндлих в роли Анны Австрийской: — ну как он мог, как у нево только брезгливости хватило ебать такую женщину?
— Дед, ты о чём?
— Да вот мальчишка ентот из головы не выходит, ааа, дарьтеньян. Как он мог, бабу итак Бог обидел, ни кожи, ни рожи, прикус как у бульдожки, а он её ебать.
— Да кто тебе сказал, что Д,Артаньян ебал Анну? Там по-моему про это не показывали?
— Вот и видно Женька, что ты мудак и уо. Тебе тоже не показывали, как дед Яким бабку Евгению пользовал, однако вот он, ты, сидишь и деду мозгу ебёшь. Ты же сам видел, как она на ево смотрела. Да таким взглядом бабы смотрят в двух случаях, либо ебаться хочут, либо денег на новое платье надо.

Иногда его логика ставит в тупик: — Внучёк, вот мы с тобой третьёво дни телевизер смотрели, а там показывали мужика, он передачу вёл смешную, — о, Пертусян, вспомнил! Ты его ещё тогда пидарасом назвал.
— Ну, было дело, а что?
— Ты вот говоришь, что пидарас, — это мужик, который с бабами не спит. Выходит, что я внучёк тоже пидарас. Почитай лет тридцать с бабами не баловался. А не, пиздю. С Матрёной в карты играли, дак я её за жопу ущипнул.
— Ой, дед, не называй больше так себя, не надо. К тебе это совсем не относится. А Петросян с бабами спит, конечно же, просто я его не люблю.

И вдруг совершенно неожиданно дедуля выдаёт мне по полной программе: — Не пидорас выходит Пертусян то? Так хули ж ты, на человека наговариваешь? Мало ли как он тебе не нравится, ну дураком назови, ну скотиной, но помело всегда держи при себе, а то ведь и вырвать могут. Знаешь, иль нет, где фильму про «Девчат» снимали? Недалёко от нас, в Яйве. Так я там в своё время, по беспределу, два года лес то валил и про энтих по более тебя знаю.
Ох, дед, опять дурака включил, опять провёл.

За три календарных года довелось мне такое, что и не вышепчешь. Все ушли, все кто был, кем дорожил, может пуще жизни. Всего тысяча дней, а закопал я за это время четырёх братьев, отца и самого лучшего друга, табор ушёл в небо! Дед, — это последнее, что осталось у меня от той жизни. Конечно же я не один, конечно есть у меня и жена любимая и дети и внуки, да и бабьим вниманием отнюдь не обделён, но… Дед, дедушка, дедуля, живи гад старый тыщу лет, я ж не переживу твоего ухода. Ну, кто ещё может такое: — Внучёк, а ты не знаешь, почему я тебя пиздёныша противного люблю? Живи деда, я тебя, умоляю, ЖИВИ!

Квартира спит, на электронном табло час ночи. Вспугнутым Витасом орёт телефон.

— Морг слушает!
— Какой на хуй морг? Женька, внучёк, ты штоли падла с дедушкой шуткуешь?
— Дед, ну едриттваю мать, ты во времени то ориентируешься? Человеку девяносто восемь лет, а мозгов как у таракана в хую. Ночь ведь блять на дворе. У меня уже все спят кверху жопами.
— Ты внучёк не пизди давай, может деду, жить осталось лет сорок-пятьдесят, а ты распизделся как Понзер. Ладно, замяли. Я ить чё звоню то? Смотри, какая хуйня получается. Евгешу свою я пережил. Мишку сына свово я пережил? Дальше Вовку батю твово, пережил? Похоже к тому идёт внучек, что я и тебя переживу, аххаааххааа… Ну, ладно, иди спи давай, а то сам не спишь и дедушке не даёшь, ну что ты за человек?

Эх, дед, дед. Ты неисправим!

Они хотят познакомиться

Запись создана: Среда, 28 марта 2007 в 5:24 и находится в рубриках Мысли, Семейное.